Мне кажется я никогда не любил.
А то что и прежде со мною бывало —
размах обладанья, отчаянья пыл —
конечно, приятны. Но мало, но мало

Мосты над Ригой, как кресты,

Я камень в ваш бросаю огород,
В красивых галстуках тупые остолопы!
За что вы так не любите народ,
Кормящий ваши праведные жопы?

Был мир в июле красочен и ласков,
но вот сентябрь уже сменился октябрем.
Смывает звуки, запахи и краски
косым дождем, косым дождем, косым дождем.

Вот ты один и сидишь на дачном крыльце,
смотришь устало на грозно чернеющий сад,
отблеск огня на твоем суровом лице,
а над садом спускается нежно багровый закат.

Те, кто не рос, как я, в СССР,
Не знают нужных для метро манер.
Не понимают, что в дверях вагона
Стоять столбом соляным – моветонно,

Как сладостна и как ярка весна,
когда весь мир, от тьмы освобожденный,
зеленкой разом обольет она -
лишь небеса останутся бездонны.

Он считал себя богом, верил в твердый порядок вещей,
и, возможно, правильно себя ощущал.
Был готов поучать смыслу жизни зверей и детей,
потому что стоял, так сказать, у начала начал.

Сдается мне, что комната сдается
в сем здании с обшарпанным фасадом,
доходном прежде, ныне доходящем
до степени бескрайней нищеты.

Звоню приятелю: «Ты где сейчас? В Париже?»
«Нет, - говорит. - В Анталье, на пляжу.
Морской прибой легко мне пятки лижет,
И на красоток топлесс я гляжу».

Бог перевернул свою остывшую ладонь,
Высыпал немного снега на Москву,
Притушил веселый солнечный огонь
Над районом, где беспечно я живу.

Все, что рвалось – заросло,
вплоть до шрамов миокарда.
Нам с тобою повезло -
выпала такая карта.

Огромный диск луны висит над «Триколором»,
Нечеткий сквозь туман, упавший на Москву.
Надежда и тепло вернутся к нам не скоро,
Надеждой на тепло я только и живу.

Я пойму, если ты, обналичив свои авуары,
С этим негром уйдешь в изумительно томную ночь.
Мне тебя не сдержать, потому что я мудрый и старый,
И теперь ты скорей не жена мне, цыганка, а дочь.

Закончилось, тихо скукожившись, лето.
В клубке нордвестовых холодных ветров
уже непонятно, зачем тебе это-
спускаться в пропахшее потом метро.